Работа Дмитрия Окружнова и Марии Шаровой – одно из последних приобретений в коллекции Газпромбанка. Художники рассказали о ней, и не только
Дмитрий Окружнов и Мария Шарова. «206 Partial сontent». 2018.
У вас два образования: одно традиционное классическое, Суриковский институт, а второе - Школа современного искусства «Свободные мастерские» при ММСИ. Какое из них вам кажется важнее сейчас, когда вы уже состоявшиеся художники?
Оба были важны на своем этапе. В Суриковском институте тебе дают возможность погрузиться в атмосферу – ты художник, работаешь в мастерской. Мы учились на факультете живописи на театрально-декорационном отделении: это было освобождение от принципов станковизма, а педагог нам советовал «создавать образ, искать метафору и деталь времени». По сути, это мы сейчас и делаем. Нас не столько интересует явление как таковое, сколько впечатление о нем. Как театральные художники мы работали с большими форматами, но только когда увидели американских абстракционистов – поняли всю силу воздействия большого формата. Помним, как нас поразила выставка Марка Ротко в Музее «Гараж» в 2010 году, и выставка Энтони Гормли в 2009 году там же.
Но, в целом, образование в МГАХИ не адаптировано к современности. Оно устарело. Там дают начальные знания по истории искусства, но все обрывается на импрессионистах, за ними бегло авангард, Петров-Водкин, ОСТ – и соцреализм. Абстракция и современное искусство под запретом. Мы всегда старались делать что-то для себя вне институтских рамок, даже участвовали в выставках современного искусства, за что часто попадали в немилость у преподавателей. Первым погружением в среду совриска была выставка «От противного» на Винзаводе в 2010 (в ней мы участвовали как два разных автора). Она была полностью посвящена современному состоянию живописи. Но все-равно нам хотелось знать гораздо больше. Мы ощущали себя в вакууме. Конечно, интернет нас спасал, но структуры истории искусства все равно не было. После окончания института мы не знали, что делать. У нас в руках был инструмент – живопись, но его надо было как-то осмыслить. Для нас это было время перезагрузки. Поэтому мы решили пойти учиться дальше – в «Свободные мастерские» при ММСИ. В «Мастерских» была новая среда, никакой ограничивающей школы или традиции; и студенты, и преподаватели были совершенно разные – это было реальное, живое, сегодняшнее пространство современного искусства. «Свободные мастерские» дали нам новые возможности.
Мария Шарова и Дмитрий Окружнов
Если бы вы могли выбирать себе учителей из художников прошлого, кого бы вы предпочли?
Леонардо. Он настолько разносторонний, настолько компетентен во всем, от механики до живописи, настоящий эрудит. А это дает возможность свободы действия, снимает рамки.
А из современных художников с кем хотелось бы познакомиться, поговорить?
О, тут большой список. С Герхардом Рихтером было бы интересно, Марком Бредфордом, Эдом Рушей, Ансельмом Кифером, с Люком Тюймансом. Можно долго перечислять. Сейчас особенно было бы интересно с молодыми пообщаться, такими как Даниель Питин, Адриан Гение, Оскар Мурильо. Есть определенный круг художников, с которыми мы находимся в некотором диалоге. И они, и мы пытаемся совместить технологию и реальность в картине: это Джастин Мортимер, Даниель Рихтер, Ринус ван де Вельде, Ли Сонгсонг, Кон Трубкович.
Кто из предшественников или современников произвел на вас наибольшее впечатление?
На каждом этапе это были разные художники. Когда учились в Суриковке, открыли для себя абстрактный экспрессионизм и поп-арт, каждое имя было открытием. Марк Ротко, Виллем де Кунинг, Франц Кляйн, Джексон Поллок, Роберт Раушенберг, Джеймс Розенквист, Энди Уорхол, Баскиа. Потом узнали немецкий экспрессионизм, группу «Кобра», Ансельма Кифера, Георга Базелица. Каждый художник – взрыв эмоций. Каждый раз восторг. Английская школа живописи очень интересная – Питер Дойг, Дженни Севиль, Сесели Браун. А из российских – это знакомство с творчеством Ильи Кабакова, Эрика Булатова…. ну и, конечно, русский авангард.
Спортивный зал в ДК «Нардом». Работа из серии «206 Partial content». 2017. Фото из личного архива авторов.
А нужно художнику знать что-то про современное искусство, не делается ли он зависимым от моды, общего тренда?
Знание не делает зависимым, оно только расширяет возможности. Этими знаниями ты можешь пользоваться, а можешь не пользоваться. Умеешь рисовать – можешь рисовать, а можешь и нет. Можешь обращаться к опыту старых мастеров, а можешь его отрицать. Но можешь это только в том случае, если знаешь, о чем они.
Современные художники в 1990-е годы говорили, что «живопись умерла», да и сейчас такое слышишь нередко. В традиционном смысле может и да, но у нее полно возможностей, которые можно использовать. Поэтому для нас так важно было знакомство с Лейпцигской школой – это Матиас Вайшер, Нео Раух, Дэвид Шнель и другие, их еще называют «молодые немецкие художники», и они занимаются фигуративной живописью. Это было открытием для нас, ведь мы тоже работаем с медиумом живописи.
Вы пишете маслом? Это ведь несовременная техника, хлопотная.
Выбор техники диктуется задачами, которые она должна решать.
А почему оправдана живопись, ведь она не связана с вашей темой, тут скорее ожидаешь чего-то цифрового?
Например, в последнем нашем проекте, «206 Partial content» (галерея ХL, 2017) мы сначала сделали очень ровный гладкий фон, плотный и глянцевый, как экран. И как бы поверх этого экрана накладывали куски фактурной краски. Масляные краски решали обе эти задачи, они дают много возможностей – густота, тактильность, фактурность. Как раз в последнем проекте была важна разница между плоскостью фона и фактурностью верхнего слоя, и масло тут оправданно. А в проекте «В окружении действительности» (ММСИ, 2015), который был нацелен на медиальность - мы использовали печать на баннере и живопись. Проект отсылал к рекламе –тут печать была оправданна. Все выставочное пространство мы затянули баннером (около 300 кв. м), на котором были напечатаны образы, взятые из сети, – распикселизованные и с медиальным «шумом», – и дорисованные краской. Там медиум работал по-другому. Нам нравится живопись тем, что при всей доступности для понимания, в ней есть возможность удерживать зрителя. В ней всегда какая-то загадка, открытость ко множественности интерпретаций, они не отпускают тебя, путают и вплетают в слои картины.
Мастерская художников. Работа над инсталляцией «В окружении действительности» для ММСИ. 2015. Фото из личного архива авторов.
У вас прошло немало выставок - и групповых (например, спецпроекты IV и V Московской международной биеннале молодого искусства в 2014 и 2016 гг., «Групповой проект» в ЦТИ Фабрика в 2017 г.) и персональных. Насколько вам важны пространства, в которых вы выставляетесь, и куратор?
Пространство – очень важно. Ведь мы театральные художники. Мы, в первую очередь, создаем контекст, погружаем зрителя в атмосферу. Но мы также хотим, чтобы живопись оставалась самоценной, а пространство вокруг помогало бы её полному раскрытию и пониманию, давало дополнительные смыслы проекту. Нам интересно создавать свое символическое пространство, где живут наши воспоминания о прошлом, настоящем и будущем, наши чувства и эмоции.
Мы участвуем в групповых выставках и спокойно к этому относимся. Хороший куратор помогает художнику раскрыться, он не давит на него, а выявляет все лучшее и интересное.
Может ли современное искусство быть понятным зрителю без дополнительных пояснений? Может ли оно быть красивым, и должно ли?
Полностью понятным современное искусство без контекста быть не может. Оно многоуровневое. Несведущий зритель считывает на одном уровне, любитель – на другом, профессионал – на третьем. Но ведь и старое искусство понятно далеко не всем, это иллюзия. Однако задача художника привлечь каждого, независимо от уровня его образованности и глубины знаний.
Красота не самоцель, однако если проект предполагает красоту, то искусство должно быть красивым. Все зависит от того, что художник хочет выразить. Если художник говорит о безобразии – почему его работа должна быть красивой? Однако мы бы здесь отделили красоту визуального образа и качество подачи искусства. Мы всегда за качество.
Какую из ваших выставок или проектов вы считаете самым удачным?
Каждая выставка важна. Каждая – шаг вперед, без них не будет последующего шага.
Одна из самых важных была в 2017 году в галерее ХL, «206 Partial content». Этот проект лучше всего передает темы, с которыми мы все время работаем, и способы их воплощения. В нем нам удалось совместить наше личное пространство с социальным, культурным, философским и политическим. Индивидуальное и коллективное слились вместе. Основательница галереи и куратор Елена Селина очень деликатно к нам подошла, помогла раскрыться, помогла самим многое понять.
Еще был важен проект «Серия комбинаций», который был представлен в Московском музее современного искусства (ММСИ) на выставке «Одно внутри другого». Этот проект был сделан в 2015 году, и в нем нам удалось сделать все то, что не удавалось в предыдущих выставках в силу разных обстоятельств. И этот проект целиком попал в коллекцию ММСИ, что дало нам уверенность, что то, что мы делаем – интересно и важно, и мы двигаемся в правильном направлении.
Выставка «206 Partial content». Галерея XL. 2017.
Расскажите о проекте «206 Partial content» подробнее, в него входит работа, которая ныне в коллекции Газпромбанка.
История будет долгой.
Мы начинали с размышления о новостной нагрузке на современного человека, о границах реального и виртуального (это темы наших первых проектов). Сейчас нас больше интересует личное – и в реальности (наш дом и мастерская), и в сети. Реальная разрушающаяся действительность оказывается слабее, чем сеть, которая сильнее и разнообразнее. Они тесно переплетаются, и границы между ними размыты. В этом мы видим особенность нашего времени.
11 лет назад мы начали арендовать мастерскую в доме культуры «Нардом», в городе Кинешма Ивановской области, где мы живем. ДК «Нардом» был построен в 20-е годы прошлого столетия в конструктивистском стиле. На его строительство деньги собирали рабочие комбината. Раньше это здание было сосредоточением культуры, а сейчас оно в полном запустении, частично разрушенное. Ты там существуешь внутри руин – и одновременно с интернетом. Это место очень важно для нас. Половина здания не отапливается. Зрительный зал без освещения, только на сцене осталось несколько софитов. Обитые красной шерстью сиденья покрыты коконами моли. Кое-где провалился потолок, облетают краска и штукатурка со стен. Мы интересовались историей этого здания, но этого материала нам показалось недостаточно, чтоб говорить обо всей эпохе в целом. Как основу мы использовали не конкретные изображения «Нардома» – нам интересно соединять историю личного с сетевым. Нам нравится, используя наш личный опыт, заимствовать опыт других. Большинство изображений мы берем из сети, специально выбираем те, которые нас на что-то наталкивают, в которых есть какой-то знакомый нам образ. Наш ДК – это только импульс. Мы комбинируем несколько изображений, иногда это 3-4 разных пространства, чтобы получить некий гибридный образ советской руины. Таких заброшенных ДК и заводов множество; у нас в городе было четыре завода – и ни один сейчас не работает. Одновременно это и метафора сетевого руинированного пространства. Ведь пиксель – это такая же руина, только в сети.
ДК «Нардом». 2017. Фото из личного архива авторов.
Эта метафора родилась тоже не сразу. Однажды нам предложили расписать стену дома в рамках ежегодного Международного фестиваля современного искусства ARTBAT FEST в Алматы, столице Казахстана. Тема была «После истории». Мы первым делом залезли в интернет, но не смогли там найти ничего про недавнюю историю этих мест. Но ведь она была – советское прошлое связывало Россию и Казахстан. И мы представили, как будто история «не загрузилась» в интернете, и визуализировали ее как герб СССР, распадающийся на пиксели и растворяющийся в сером пустом поле «незагрузившейся» картинки. На фасаде дома это отчасти напоминало бы мозаику советской эпохи, наполовину осыпавшуюся.
Эскиз не приняли: как оказалось, по политическим причинам. Казахстан решил вычеркнуть из своей истории все, что было связано с СССР, и вернуться к корням. Да и в нашей стране новое поколение миллениалов мало что может сказать о ее прошлом. В нашем городе молодежь не знает, что это такое, Дом культуры. Люди не знают истории, лезут в интернет – но сетевая память тоже может подвести, она тоже с утратами. Так возникло название, «206 Partial content», «частичное содержание» с номером компьютерной ошибки – это как раз то, как мы воспринимаем нашу память о Советском Союзе.
Фон работ напоминает компьютерный экран, очень гладкий. Потом на него мы наносим фрагменты изображения, которые частично руинированы. Изображение становится интересным в момент исчезновения, в момент утраты. В нем открывается что-то новое, неизведанное. Живопись как облупившаяся стена, которая под действием времени меняет свои очертания, в ней возникают новые образы, проступающие сквозь пространство. Кое-где у нас красочный слой выступает за поверхность холста, разрастается в стороны – выходит из экрана. Пиксели как будто начинают достраивать реальность – или, наоборот, контент не может прогрузиться. Это не то куски живописи отвалились с холста, обнажив дигитальную основу, не то цифра начала заполнять пустоты реальности. Еще в этом проекте было интересно работать с традицией Эрика Булатова: «плоское и пространственное». Он всегда любит говорить, что «картина превращается в пространство оставаясь плоскостью».
Преобладающий цвет у нас – как под водой. Это холодное свечение экрана, а с другой стороны – такая Атлантида, затонувший модернизм, утерянная цивилизация Советского Союза.
Работы из серии «206 Partial content» в мастерской художников. 2018.
Вы долго работали над проектом?
Эта работа была особенно кропотливой, заняла около 2-х лет. Мы долго разрабатываем сами эскизы. Делаем их на компьютере, из двух сотен возможных вариаций выбираем пять-шесть. Продумываем, как они будут друг с другом взаимодействовать в пространстве. Потом пишем картины – вдвоем, буквально. У нас образование одинаковое, и мы делаем это бок о бок.
На выставке была не только живопись – крупноформатные полотна на стенах, но и другие медиа: от старой штукатурки до звука.
Мы любим работать с пространством. Мы всегда хотим его максимально задействовать, потому что понимаем – просто картина на стене современным человеком как окно в другой мир уже не воспринимается. Да и идея Gesamtkunstwerk как всеобъемлющего, тотального произведения искусства, объединяющего в себе все виды искусств в одном импульсе, нам очень интересна. Для выставки в галерее XL мы по полу разбросали штукатурку, которую собрали в нашем ДК. Прямо в коробки со стен ее собирали, она там вся вздыбилась от сырости. Собрали 5 больших коробок. Мы это не задумывали – но цвет этой штукатурки совпал с цветом в холстах: все эти голубоватые, серые, зеленые «советские» оттенки. Было полное ощущение, что штукатурка осыпается прямо с холстов. Она стала продолжать пространство картин. Такая «расширенная живопись». Кроме того, мы хотели сильнее привязать эту штукатурку к истории – и отпечатали на некоторых кусках старые советские газеты, мы взяли их у деда Маши. «Правда», статьи о рабочих… Пытливый зритель мог их увидеть у себя под ногами. А иногда люди их не замечали, ходили по этой штукатурке, она рассыпалась в пыль под ногами – это реальный момент распада, который подтверждал изображенное на картинах.
Еще был звуковой ряд – мы его записали в «Нардоме», когда оставались там до позднего вечера. В тишине пустого ДК жужжащая лампа, звуки шагов и шум осыпающихся стен звучат очень пронзительно и впечатляюще. В этом есть забвение и величие разрушения.
У вас есть планы на будущее?
Мы сейчас готовим второй проект для галереи XL. Продолжаем историю с руинированием, но переложим ее на повседневность. Такая сетевая повседневность.